Winters used to be cold in England. We, my parents especially, spent them watching the wrestling. The wrestling they watched on their black-and-white television sets on Saturday afternoons represented a brief intrusion of life and colour in their otherwise monochrome lives. Their work overalls were faded, the sofa cover—unchanged for years—was faded, their memories of the people they had been before coming to England were fading too. My parents, their whole generation, treadmilled away the best years of their lives toiling in factories for shoddy paypackets. A life of drudgery, of deformed spines, of chronic arthritis, of severed hands. They bit their lips and put up with the pain. They had no option but to. In their minds they tried to switch off—to ignore the slights of co-workers, not to bridle against the glib cackling of foremen, and, in the case of Indian women, not to fret when they were slapped about by their husbands. Put up with the pain, they told themselves, deal with the pain—the shooting pains up the arms, the corroded hip joints, the back seizures from leaning over sewing machines for too many years, the callused knuckles from handwashing clothes, the rheumy knees from scrubbing the kitchen floor with their husbands' used underpants.
When my parents sat down to watch the wrestling on Saturday afternoons, milky cardamon tea in hand, they wanted to be entertained, they wanted a laugh. But they also wanted the good guy, just for once, to triumph over the bad guy. They wanted the swaggering, braying bully to get his come-uppance. They prayed for the nice guy, lying there on the canvas, trapped in a double-finger interlock or clutching his kidneys in agony, not to submit. If only he could hold out just a bit longer, bear the pain, last the course. If only he did these things, chances were, wrestling being what it was, that he would triumph. It was only a qualified victory, however. You'd see the winner, exhausted, barely able to wave to the crowd. The triumph was mainly one of survival. | Зимы в Англии были холодные, и все мы, в особенности мои родители, коротали субботние вечера, смотря по телевизору соревнования по борьбе. Родительский телевизор был черно-белый, и тем не менее, эти передачи ненадолго привносили краски жизни в их бесцветное существование. Бесцветной или, точнее, выцветшей была их рабочая одежда, таким же было покрывало на диване – не менявшееся годами, и точно также выцвели их воспоминания о том, кем были они сами до приезда в Англию. Так же, как и все их поколение, лучшие годы своей жизни они потратили на монотонный фабричный труд за нищенскую зарплату. Их жизнь была заполнена тяжелой работой, у всех у них были искривленныe позвоночники, хронический артрит и заскорузлыe руки. Ho, закусив губы, они терпели боль, ведь другого выхода у них просто не было. Они старались отключиться – не обращать внимания на пренебрежительное отношение других рабочих и на кривые усмешки мастеров, а индийским женщинам приходилось сдерживать свое негодование еще и тогда, когда им отвешивали оплеухи их собственные мужья. Вытерпеть боль, говорили они себе, сжиться с болью – c простреливающей болью, пронзающей руку до самого плеча, с болью, ломящей всю спину от многолетнего, слишком многолетнего сидения внаклон над швейными машинками. Их пальцы были омозолевшими от стирки, их
бедренныe суставы были совершенно изношены, их колени были поражены ревматизмом в результате постоянного оттирания кухонного пола тряпкой из старых мужниных кальсон.
И когда в субботу вечером они усаживались перед телевизором с чашкой кардамонного чая с молоком, чтобы посмотреть борьбу, ими явно двигало желание немного развлечься и посмеяться. Но это желание не было единственным: они хотели того, чтобы хороший парень хотя бы один раз победил плохого. Они желали, чтобы пришел час этого самодовольного, молотящего своими кулаками задиры. Они молились за этого хорошeго парня, лежащего там, на брезенте, попавшего в двойной захват, или мучительно хватающегося за отбитые почки. Они молились за то, чтобы он никогда не сдавался. Если бы он мог продержаться еще чуть-чуть, вытерпеть боль и продолжить схватку... Если бы он только смог сделать это, то - такова уж борьба - у него оставались бы шансы на победу. Хотя победа была здесь всегда неполной. Чтобы убедиться в этом, стоило только взглянуть на победителя – изможденного, едва способного помахать рукой толпе. Это был триумф не победителя, а просто выжившего.
|