Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | Die Sonne stand im Zenit. Eine vom Staub kupfernde Scheibe hing im Zentrum des weißlichen, unreinen Himmels, der ärmliche Schatten zog Grimassen und krümmte sich direkt unter den Sohlen, mal grau und verwaschen, mal plötzlich wie wieder zum Leben erwacht, Konturschärfe annehmend, mit Schwärze auffüllend und sodann besonders hässlich. Es gab weit und breit keinerlei Straßen. Es gab einen buckeligen grau-gelben, trockenen Lehm, rissig, tot, hart wie Stein und derart kahl, dass es absolut unbegreiflich war, wo diese Masse an Staub her kommt. Gott sei Dank, blies ein Wind in den Rücken. Irgendwo weit dahinter saugte er unzählige Tonnen abscheuliches, glühendes Pulver auf und schleppte es mit stumpfsinniger Hartnäckigkeit entlang der von der Sonne ausgebrannten Ausbuchtung, die zwischen dem Abgrund und der gelben Wand eingeklemmt war. Mal warf er es rotierend mit Protuberanzen direkt bis zum Himmel, mal drehte er es fest in dehnbare, fast geringelte, schwanenhälsige Windhosen, mal schob er es einfach in einem aufgewickelten Knäuel. Und dann plötzlich, schmiss er biestig, piecksendes Mehl in den Rücken, in die Haare, klatschte animalisch auf den schweißgetränkten Hinterkopf, peitschte an den Händen, an den Ohren, stopfte die Taschen, streute in den Nacken… Hier gab es nichts. Es gab schon lange nichts. Oder vielleicht niemals. Sonne, Lehm, Wind. Nur manchmal huscht, rollend und hüpfend wie ein albernder Possenreißer, ein spitziges Skelett eines Buschs, der Gott weiß wo, weit hinten mitsamt den Wurzeln herausgerissen wurde. Kein Tropfen Wasser, keine Lebensanzeichen. Und nur Staub, Staub, Staub, Staub… Von Zeit zu Zeit verschwand der Lehm unter den Füßen irgendwohin und es wurde zu einem reinen Steinschutt. Hier war alles zersplittert, wie in der Hölle. Mal rechts, mal links begannen riesige Felsentrümmer aus staubtreibenden Wolken herauszuschauen –altersgrau wie mit Mehl bestäubt. Wind und Hitze gaben ihnen die seltsamsten und unerwartetsten Umrisse, und es war furchterregend, dass sie so –mal auftauchen, mal wieder verschwinden, wie Geister, als spielten sie ihre steinigen Versteckspiele. Der Kies unter den Füßen wurde immer gröber und plötzlich endete der Schotter und unter den Füßen klang Lehm. |